Какие были истоки и значение идеологии москва — третий рим?

Идеологема «Москва — третий Рим»: осознание сквозь века

Рубрика: Политология

Дата публикации: 15.05.2016 2016-05-15

Статья просмотрена: 840 раз

Библиографическое описание:

Юдина, А. С. Идеологема «Москва — третий Рим»: осознание сквозь века / А. С. Юдина. — Текст : непосредственный // Молодой ученый. — 2016. — № 10 (114). — С. 1149-1153. — URL: https://moluch.ru/archive/114/30004/ (дата обращения: 13.08.2021).

Идея об «особом статусе» Москвы была предложена, как известно, старцем Филофеем в XVI веке (1523–1524 гг.) в опровержение пророчеству о всемирном потопе. Оригинал послания не сохранился, однако также опровержение писал Максим Грек, но каждый из них интерпретирует события с разных точек зрения. Максим Грек — с богословской, а старец Филофей учитывает в своем послании несколько полярных позиций.

В XVI веке ни одна из точек зрения не получила массового распространения в связи с историческим контекстом и соответствующими политическими целями. Подробнее рассмотрим сложившуюся ситуацию. В 1472 году Иван III вступил в бpaк с Софией Палеолог, племянницей последнего византийского императора. Иван стал претендовать на роль преемника византийского императорского рода. Постепенно для оправдания распространения византийских символов при дворе произошло оформление идеи «Москва — третий Рим». Власть Московского князя как бы получала божественное происхождение, власть от Бога. Мифологема «Москва — третий Рим» сыграла значительную роль в конструировании государственной идеологии [1], формировании не только идей средневекового универсализма, хаpaктерных для той эпохи, но и особых черт отечественного консерватизма. [2].

Позиция Максима Грека на опровержение всемирного потопа, как упоминалось выше, основывается на богословских позициях. Если кратко, то его позиция спасения от потопа базируется на понятии «свобода выбора». Человек не выбирает cмepть от потопа, почему он должен подчиняться воле астрологии, по которой должен произойти Всемирный потоп? Жизнь человека должна определяться собственным выбором, а не положением звезд и планет. [3, с.203].

Филофей считает иначе, хотя и обратил внимание на астрологическую составляющую, окрестил это не более чем баснями и кощунством. Его главный тезис гласит, что к Руси перешла функция нерушимого христианского Ромейского (Римского) государства, возводя историю к временам великого Августа. В более поздних источниках термин «Ромейское» заменен на «Российское». [4]. С этой позицией современники не считались и не придавали особого значения, хотя в церковных кругах эта идея была принята, но не считалась краеугольным камнем той исторической эпохи. Московские власти имперскую коннотацию данной концепции не брали во внимание. На протяжении всего XVI века Иван Грозный ни разу не сослался на данную концепцию, но активно упоминал «Сказание о князьях Владимирских», в котором представлена идея родства с императором Августом. Эта идея заключалась в том, что Август стал разделять Вселенную, и часть Вселенной получил Прус, потомком — хоть и далеким — которого был Рюрик, соответственно, и князья Владимирские. Авторство концепции «третьего Рима» на этот раз было искажено — передано Константинопольскому патриарху Иеремию II в грамоте Московского собора 1589 г.

В эпоху Петра Великого произошло знаковое событие для описываемой концепции — строительство города Санкт-Петербурга и перенесение столицы в новый город. Из двух мотиваций — столица как сосредоточение святости и столица с тенью императорского Рима — Петр выбрал вторую. Ориентир Петра на европейскую культуру воспринимался религиозным сообществом как антихристианским проявлением (театр — «антицерковь», бесовское прострaнcтво). [5, с. 239]. Петр I по-другому привязывал свое правление к идеологеме «Москва — третий Рим»: замена титула царя на титул императора означало, что Петр ставит себя в один ряд с австрийским императором, через австрийский политический эталон. Наряду с этим — оправдание строительства Санкт-Петербурга. Перенесение столицы из Москвы, великого города, города мессианского, изначально могло пониматься как «явление антихриста». Но святость Петербурга — в подчинении религии государству. Петром только государственная служба воспринималась как истинная служба, ведущая к спасению души в поклонении Богу. [5, с.241]. Политическое значение теории, спустя нескольких лет после публикации работы, увидел Владимир Иконников [6, с. 364]. Именно он предложил рассматривать концепцию в русле империализма, а не с чисто христианских позиций о проблемах греческой православной церкви под иноверным контролем. «Четвертого Рима» ни в одном из источников не упоминалось по причине нарастания московского мессианства.

В XIX веке интерес возник с восхождением Александра II на престол в 1855 г. К 1900 году в сознании людей идеологема «Москва — третий Рим» была четко соотнесена с Московским периодом, но еще не было мысли манипулировать данным тезисом в рамках современной истории в структуре тогдашней современности. Значительное влияние эта идея оказала на формирование взглядов славянофилов и панславистов. Еще большее распространение получила идея во время правления Александра III, так как во время банкета по случаю его коронации не раз упоминалось о нем как продолжателе дел Великого Константина. Получается, что до момента распространения идеи не было цели у России, а с этого момента — спасение мира является важной миссией мировой империи.

В 20 веке политический смысл идеи вновь ожил в 1930-е. Сталин предложил распространить данную идею в массовом сознании, распространить «русскую идею» в период «перерождения» православия, чтобы Россия стала центром православия, но все же истинно — центром политического влияния. Научное сообщество быстро доказало обратное: идеологема «Москва — третий Рим» никак не сопоставима с внешним и внутренним политическим курсом, так как имеет четко духовное начало и ее распространение логично только в среде духовенства. Тем не менее, в главах «Государство правды (Москва — Третий Рим) и «Государство правды (Миф о пролетариате)» книги «Политический миф России» Н. Г. Щербинина проводит духовные аналогии разных периодов отечественного мессианства. Следовательно, даже избегая данной формулы, государство продуцировало мифы об исключительности класса, вождя, самого себя. [7. С. 41–52, 53–67], и эта точка зрения автора нам кажется более оправданной.

В современной России многие политические деятели и журналисты, проводя «журналистские расследования», любят ссылаться на идею Филофея, упоминая тот факт, что «еще в XVI веке было ясно, что мир спасет только Россия». Но анализ ранней истории доктрины позволяет заключить, что Филофей не мог помыслить ни одной из этих поздних инкарнаций созданного им образа «третьего Рима»: «третьероманизм» — это результат проецирования современной идеи, а именно идеи «русской миссии», на внешне схожую концепцию раннего Нового времени. [8].

В социальных сетях под некоторыми новостями, связанными с Украинским конфликтом, санкциями и напряженной мировой обстановкой можно увидеть комментарии пользователей, которые выражают — иногда и косвенно — ту самую «русскую идею», о которой мечтал Сталин. Сейчас многие уверенно заявляют, что именно Россия спасёт мир, и только эта страна прочно стоит на исконных традициях всего человечества. И вновь в социальных сетях (и не только) поднимается вопрос об особом призвании руководителя государства, наделении его чертами Государя. [9]. Пропаганда? Но не в чистом виде. На мой взгляд, сработала не столько правительственная пропаганда, сколько «самопропаганда». Люди сами хотят в это верить, ведь такая смелая идея заявляет о могущественности державы, поэтому сформировалось соответствующее общественное мнение, играющее на стороне существующего режима.

Владимир Кантор в своей статье рассказывает о профессоре из Турции, который приехал в Таллиннский университет с темой лекции «Стамбул — третий Рим», оперируя тем, что Стамбул территориально подходит под эту идею, а также тезисом «если идея империи имеет в основании монотеистическую религию, то почему ислам хуже, чем христианство?». Однако профессор не учёл того, что мифоконструкт “Третий Рим” — это не только мечта об империи, а мечта о спасении христианства [10], поэтому в данном контексте упоминать об исламе не менее двусмысленно, чем утверждать о территориальной совместимости. [11]. Как видим, поводы для актуализации формулы Филофея останутся до тех пор, пока остается идея мессианства в политике, как останутся и основания для нового прочтения ее исследователями.

«Москва – третий Рим»: духовные скрепы XVI века

Теория «Москва — третий Рим» послужила смысловой основой мессианских представлений о роли и значении России, которые сложились в период возвышения Московского княжества. Московские великие князья, притязавшие на царский титул, полагались преемниками римских и византийских императоров. Мария Молчанова разбирается в тонкостях первой официальной отечественной идеологии.

Теория «Москва — Третий Рим» послужила смысловой основой мессианских представлений о роли и значении России, которые сложились в период образования Русского централизованного государства. С 1869 года бытует прочно укоренившаяся версия, что в явном виде данная концепция впервые была сформулирована в посланиях старца Псковского Елизарова монастыря Филофея великому князю Московскому Василию III Ивановичу. Эта версия прочно утвердилась в массовом сознании и нашла свое отражение в художественных произведениях. «Храни и внимай, благочестивый царь, тому, что все христианские царства сошлись в одно твое, что два Рима пали, а третий стоит, четвёртому же не бывать» — эта формулировка из письма Филофея стала классическим выражением сути концепции.

Фрагмент из Послания старца Псковского Елизарова монастыря Филофея к великому князю Московскому Василию Ивановичу

Автор теории «Москва — Третий Рим» был иосифлянином по своей идеологической направленности. Его учение развивало и уточняло главные иосифлянские идеи о природе царской власти, ее назначении, взаимоотношении с подданными и церковной организацией. О самом авторе, монахе (или, может быть, настоятеле) Псковского Елизарова монастыря Филофее, известно немногое. Сам о себе он пишет, пользуясь традиционной самоуничижительной формулой: «человек сельский, учился буквам, а еллинских борзостей не токах, а риторских астрономий не читал, ни с мудрыми философами в беседе не бывал». Сохранившаяся заметка современника сообщает, что Филофей постоянно жил в монастыре («той старец неисходен бе из монастыря») и был образованным человеком («премудрости словес знаем»). Неизвестный биограф отмечает также смелость Филофея и его нелицеприятность, благодаря которой он «многа показал дерзновения к государю… боярам и наместникам», бесстрашно обличая их злоупотрeбления. Свою политическую теорию он сформулировал в письмах псковскому наместнику М. Г. Мунехину и великим князьям Василию Ивановичу и Ивану Васильевичу.

Патриарх Геннадий изъясняет султану Мехмету II основы православного вероучения

Наиболее подробно у Филофея разработан вопрос о значении законной царской власти для всей русской земли. В Послании к великому князю Василию Ивановичу он возводит династическую родословную русских князей к византийским императорам, указывая, что править ему следует по заповедям, начало которым было положено великими прадедами, в числе которых называются «великий Константин… Блаженный святой Владимир и великий и Богоизбранный Ярослав и прочие… их же корень до тебе». Высокое представление о царской власти подтверждается требованиями безоговорочного подчинения ей со стороны подданных. По мысли Филофея, все подданные дают обет государю волю его «творити и заповеди хранити во всем», а если и придется кому-либо понапрасну терпеть «царское великое наказание», то, возможно, только выразить свою печаль «горьким стенанием и истинным покаянием». В обязанности государя вменяется забота не только о подданных, но и о церквах и монастырях. Духовная власть подчиняется светской, правда, с оставлением за духовными пастырями права «говорить правду» лицам, облеченным высокой властью. Он, как и его предшественники, настаивает на необходимости законных форм реализации власти. Так, Ивану Васильевичу он советует жить праведно и следить за тем, чтобы и подданные его жили по законам.

Иван III разрывает ханскую грамоту с требованием дани

Основная мысль концепции — преемственность наследования московскими государями христианско-православной империи от византийских императоров, в свою очередь наследовавших её от римских. Величие древнего Рима, мощный рост и обширные размеры его территории, вместившей почти все известные тогдашнему миру страны и народы, высокая степень культуры и успехи романизации породили в современниках убеждение в совершенстве и незыблемости созданного порядка (Рим — вечный город, urbs aeterna). Христианство, восприняв от языческого Рима идею единой вечной империи, дало ей дальнейшее развитие: кроме задач политических, новая христианская империя как отражение царства небесного на земле, поставила себе задачи религиозные; вместо одного государя явились два — светский и духовный. Тот и другой связаны органически неразрывными узами; они не исключают, но взаимно дополняют один другого, будучи двумя половинами одного неделимого целого.

Софья Палеолог — последняя византийская принцесса

Со второй половины XV века во взглядах русского общества произошла значительная перемена. Флорентийская уния 1439 года пошатнула в самом корне авторитет греческой церкви; обаяние Византии как хранительницы заветов православия, исчезло, а с ним и право на главенство политическое. Последующее падение Константинополя в 1453 году, понятое как Божья кара за отпадение от веры, ещё более укрепило новый взгляд. Но если «Второй Рим» погиб, подобно первому, то с ним ещё не погибло православное царство. Новым Римом является Москва — освобожденное от татарского ига объединение разрозненных мелких уделов в большое Московское государство; женитьба великого князя Ивана III на Софии Палеолог, племяннице (и как бы наследнице) последнего византийского императора; успехи на Востоке (завоевание Казанского и Астpaxaнского ханств) — все это оправдывало в глазах современников представление о праве Москвы на такую роль. На этой почве сложился обычай коронования московских государей, принятие царского титула и византийского герба, учреждение патриаршества. С этим также связано возникновение известных легенд: о бармах и царском венце, полученных Владимиром Мономахом от византийского императора Константина Мономаха; о белом клобуке. Этот клобук, как символ церковной независимости, император Константин Великий вручил римскому папе Сильвестру, а преемники последнего передали его константинопольскому патриарху; от него он перешёл к новгородским владыкам, а потом к московским митрополитам.

Падение Константинополя в 1453 году

Стоит отметить, что непосредственным поводом к написанию послания Филофея стали распространявшиеся тогда астрологические предсказания о якобы предстоящем в 1524 году новом всемирном потопе — точнее, о предстоящем глобальном изменении («пременении»), которое было истолковано как потоп. Предсказание это пришло на Русь с Запада, оно было напечатано в астрологическом альманахе, изданном в Венеции в конце XV века и многократно переиздававшемся. Ужас охватил города Европы, а наиболее предприимчивые даже начали строить ковчеги. Эти предсказания пришли и на Русь, внеся беспокойство в церковные и правительственные круги. Естественно, требовалось их опровергнуть. Совершенно очевидно, что «Третий Рим» — это не только и даже не столько Москва, сколько царство, функция которого — служить гарантом длительности земной истории человечества. Эта функция возникает не как претензия, а как результат конкретной исторической ситуации, естественно сложившихся условий: потери политической независимости всеми православными славянскими и балканскими царствами, падения Византии, «отпадения» первого («великого», «ветхого») Рима. А функция, предназначение православного царя — заботиться о православных христианах, оберегая Церковь и обеспечивая внешние условия для благочестивой жизни.

Визуализация концепции «Москва — третий Рим»

еках идея распространилась в церковной книжности, послания Филофея переписывались в многочисленных рукописных сборниках, при этом редакторы-составители и переписчики иногда строго и точно воспроизводили авторский текст, а иногда допускали «вольности», дополнения, а часто избирали отдельные фрагменты, содержание которых казалось им особенно важным и интересным. Ни Василий III, ни Иван Грозный ни разу на концепцию Филофея не ссылались. Иван IV любил другое сочинение — «Сказание о князьях Владимирских» — о происхождении русских князей от императора Августа. Именно он начал разделять вселенную, и часть ее получил некий Прус, от которого пошла Прусская земля, а далеким его потомком был князь Рюрик, основатель династии Рюриковичей, а позднее — и князья Владимирские. Именно эти идеи использовались в ряде случаев в идеологическом обосновании внешней политики Ивана IV.

Судьба концепции «Москва – Третий Рим»

Вопреки распространенному представлению, концепция «Москва — Третий Рим» не была официальной идеологией Московского царства. Но стала поводом для исканий и споров о судьбе России. «По воле роковой судьбы мы обратились к растленной Византии», — так писал о связи России и Восточной римской империи П.Я. Чаадаев, первый яркий западник русской общественной мысли. Его противники (самый яркий — К. Леонтьев), напротив, считали византийское наследие великим благом. Чем была концепция «Москва — Третий Рим» для русской истории?

Жители Европы раннего Нового времени, и в том числе московских земель, воспринимали происходящее в мире сквозь призму религиозного мировоззрения. Неудивительно, что и грандиозное столкновение мусульманского и христианского миров имело значение для религиозной мысли.

Филофей хотел уберечь от грехов, а создал концепцию «Москва — Третий Рим»

Старец псковского Спасо-Елеазарова монастыря монах Филофей (ок. 1465 — 1542) осмыслял причины произошедшего незадолго до его рождения падения Константинополя (1453) и кончины православной Византийской империи. Эти события Филофей воспринял как предостережение, о чем и писал Василию III Ивановичу. Он писал прежде всего о вреде содомии, астрологии и других грехов, которые могут погубить христианскую страну. А слова о «Третьем Риме» имеют для него второстепенное, почти риторическое значение: «Рим пал за грехи от варваров, второй Рим — Константинополь пал из-за ересей от турок-османов, третий Рим — Москва будет стоять вечно, а четвертому не бывать».

Идеи религиозно-политической преемственности одного государства от другого существовали и до Филофея, но он адаптировал их к текущим условиям Московского царства, которое стало крупнейшей православной страной. Эта мысль старца не предполагала, как это нередко воспринимается и сегодня, призыва к агрессивной экспансии православия. Важнейшим политическим компонентом формулы «Москва — Третий Рим» было стремление возвысить Москву по отношению к другим православным центрам.

Во второй половине 16 в. этот вопрос оказался на повестке дня — патриархи были в Константинополе, Александрии, Антиохии и Иерусалиме, но все еще не было в Москве, столице сильнейшего православного царства. Именно в этот момент, значительно позже cмepти монаха Филофея, идея «Москва — Третий Рим» стала актуальной. В 1589 году решалась задача учреждения и признания другими православными центрами московского патриарха. Появление первого русского патриарха Иова стало успехом в укреплении престижа русской церкви и России. Идеологическим обоснованием служили идеи старца Спасо-Елеазарова монастыря.

Патриарх Иов

После этого достижения и последующей Смуты концепция «Москва — Третий Рим» и ее автор Филофей оказались надолго забыты. Ее следующее яркое появление пришлось уже на середину 19 века, время серьезной борьбы России и Турции, в том числе за влияние на покоренных турками землях с православным населением. Апогeй распространения концепции пришелся на 1878 г., когда русская армия стояла у ворот Константинополя, и последующие десятилетия императорской власти, стремившейся окончательно устранить угрозу, исходящую от дряхлой Османской империи.

Идея «Москва — Третий Рим» не была официальной идеологией России

Новая актуальность концепции «Москва — Третий Рим» сделала ее и содержащуюся в ней идею связи Византии и России объектом для осмысления русских интеллектуалов. Тогда же появляется и становится известной концепция консервативного мыслителя Константина Леонтьева «Византизм и славянство» (1875 г.) о глубокой преемственности русского государства и Византии. «Византийский дух, византийские начала и влияние, как сложная ткань нервной системы, проникают насквозь весь великорусский общественный организм». Но если для прежней концепции «Москва — Третий Рим» идея преемственности ограничивалась принятием на Москву роли крупного православного центра (противопоставленного все же Константинополю), то византизм видит в России наследника религиозного, политического и культурного, для которого Византия — главная историческая опора. Самодержавие, православие, коллективизм и консерватизм — вот что составляет византийский тип культуры, и его хранители — Россия и южные славяне, которым она покровительствует. Современник Леонтьева религиозный философ В. В. Розанов оценивал эти идеи как созвучные одной из основных линий развития русской культуры своего времени. Значительная часть русского общества разделяла стремление России контролировать славянские земли Османской империи и затем освободить их.

Константин Леонтьев

Русские философы проклинали и превозносили византийское наследие

Сегодня, когда мы лучше знаем историю Византии и видим, как немного на самом деле Россия приняла от ее политической культуры, идеи византизма едва ли могут оказать серьезное влияния на историософию. Но для русских мыслителей и публицистов 19 — начала 20 вв. идея сильной связи с Византией имела особое значение для понимания русской истории. В том числе для западников, видевших в этой преемственности корни политических проблем России. Еще П. Я. Чаадаев проклинал византийское наследие: «По воле роковой судьбы обратились за нравственным учением, которое должно было нас воспитать, к растленной Византии…». По мысли Чаадаева, византийские православие и деспотический стиль правления способствовали варваризации России. Отдаление России от европейского христианского развития через византийское наследие обрекло ее на роль страны периферийной.

П.Я. Чаадаев

«Византийский маразм» осуждал и Герцен, видевший в нем корни политической культуры бездействия, равнодушия к происходящим в обществе событиями и процессам. Византийское наследие винили и во время русских революций, уничтоживших архаичное самодержавие. Популярные в среде интеллигенции публицисты Д. Мережковский, З. Гиппиус и Д. Философов в книге «Царь и революция» (1906 г.) писали: «Старая Московская Россия, получив свою теократию, православное самодержавие в наследство от Византии, Второго Рима, мечтала сделаться Третьим Римом, последним Градом Вселенским. [. ] Петр Великий вовсе не нарушил, как обвиняли его староверы и славянофилы, а исполнил завет Москвы и Византии, когда, уничтожив патриаршество, если не назвал, то сделал себя самодержцем и первосвященником вместе, главой государства и церкви вместе, обладателем царства земного и царства небесного вместе. [. ] Петр «доводил до конца в русском самодержавии византийское предание восточной Римской империи». После этого, по мысли Мережковского, развитое византийское наследие закономерно вело Россию к революции.

Д.С. Мережковский

Герцен видел корни русского равнодушия в византийском наследии России

Некоторые элементы отброшенной в советское время концепции «Москва — Третий Рим» и в наше время распространены среди российских мыслителей. Четко обозначенная еще В. А. Жуковским, Н. Я. Данилевским, П. Я. Чаадаевым, Д. С. Мережковским и другими мыслителями особенность России, проистекающая из ее связи с Византией (невозможность отнести Россию к Азии, но и неполная ее принадлежность к Европе) и сегодня является одним из важнейших компонентов российского самосознания и идентичности. Сильно ли в современной России византийское наследие вне религиозного поля — вопрос, ожидающий еще множество дискуссий, начатых почти два столетия назад.