Иосифляне и нестяжатели. максим грек

По прозвищу Грек: эта история не слабее, чем «Граф Монте-Кристо»

Приблизительное время чтения: меньше минуты.

3 февраля православные верующие празднуют память преподобного Максима Грека.

Преподобный Максим Грек

Если жизнеописание этого святого сравнить с приключенческим романом, пожалуй, ближе всего к нему по закрученности сюжета окажется «Граф Монте-Кристо» Дюма. Вот только итог повествования иной: это захватывающая история о том, как высокообразованный интеллектуал эпохи Возрождения, объездив в поисках истины многие культурные центры Европы, пройдя школу католического монашества и православной аскетики, стал в итоге русским святым.

Один из исследователей его жизни уподобил ее триптиху, центральная часть которого, связующий стержень — Афон, а боковые створки — Италия и Россия.

Искушение гуманизмом

Его знатный греческий род – род Триволисов — был близок к последней правящей византийской династии Палеологов, а один из его предков был Константинопольским патриархом. Понятно, что своему сыну Михаилу родители дали достойное образование.

Молодость Михаила Триволиса пришлась на годы окончательного падения Константинополя. Но прежде чем покинуть родной остров Корфу и уехать в Италию, чтобы окончательно отдаться науке, он на всякий случай примерился к политическому поприщу и в 1490—1491 годах даже выставил свою кандидатуру на выборах в Большой совет острова. Но выборы проиграл.

И примерно в это же время в его родную Арту в поисках древних рукописей приехал Иоанн Ласкарис, известный греческий ученый, близкий к итальянским гуманистам круга Лоренцо Медичи. С ним Михаил Триволис и уехал во Флоренцию, являвшую собой на рубеже XV –XVI веков гремучую смесь торжества гуманизма и католической аскетики. Именно в те годы в этой обители муз, в этих вторых Афинах достигло своего апогея влияние доминиканского монаха, приора монастыря Сан–Марко Джироламо Савонаролы, своим обличением грехов светского общества и церковной иерархии завоевавшего всенародную славу и непререкаемый авторитет.

И хотя во Флоренции Михаил Триволис сразу оказался в гуманистической греческой диаспоре, куда его ввел учитель и покровитель Иоанн Ласкарис, именно влияние проповедей Савонаролы в значительной мере определило его судьбу. Несколько лет он стрaнcтвовал по Италии, изучал богословие, философию, историю, древние и современные языки, преподавал, переводил и переписывал греческие подлинники. И наконец поступил в тот самый монастырь Сан-Марко, настоятелем которого еще недавно был казненный как еретик Саванарола.

Два года Михаил, рожденный и выросший православным, пробыл католическим монахом-доминиканцем, и опыт этот оказался для него горьким. В письме другу он писал: «У меня нет ни времени, ни спокойствия души и ума, не только потому, что я ничего не нашел ни у кого из здешних, но и потому, что меня бросает вверх и вниз, как корабль, сотрясаемый переменчивыми ветрами в открытом море. Поэтому-то я… отказался от монашеской жизни».

Афонские университеты

Помогли венецианские друзья — нашли ему работу в известном местном издательстве. Они же посоветовали Михаилу съездить на Афон в Ватопедский монастырь, славившийся своей обширной библиотекой. Там он вернулся в православие и в 1505 году принял постриг с именем Максим. С тех пор 10 лет его основным послушанием была переписка книг на заказ и на продажу.

О его духовной жизни на Афоне мало что известно. Правда осталось документальное свидетельство его литургического творчества — во многих монастырях Святой горы до сих пор хранятся рукописи составленного им «Канона святому Иоанну Крестителю».

Но, без сомнения именно эти 10 лет выковали его личность, способную до конца претерпеть все на уготованном ему крестном пути.

Над Максимом сгущаются тучи

В 1515 году великий князь Василий III попросил прислать ему ученого афонского монаха для перевода духовных книг, и 47-летнего Максима отправили в Москву, хотя славянского он не знал и по-русски не говорил. Но путешествие к столице Руси затянулось – посланники великого князя по делам государственным надолго застряли в Крыму. В Москву посольство прибыло лишь в 1518 году. И все это время Максим учил русский язык.

В Кремле афонского монаха обласкали, сам великий князь определил ему место жительства в Чудовом монастыре, неподалеку от своих палат. Максим был поражен количеством древних латинских и греческих рукописей в княжеской библиотеке, которая не отпиралась почти столетие.

Первой его работой стал перевод огромной, на полторы тысячи страниц, Толковой Псалтири, над которым вместе с ним трудились русские писцы-переводчики. Работу закончили всего за год и пять месяцев. Труд одобрили и Максима оставили при дворе.

За Псалтирью последовали Толковый Апостол, сочинения Иоанна Златоуста, Григория Богослова, Василия Великого, Афанасия Великого, Кирилла Александрийского. Но особенно трудно было исправлять ошибки, которыми по неграмотности, неаккуратности или элементарной небрежности переписчиков пестрели Библия и богослужебные книги. Эти исправления стали первым камнем преткновения в отношениях Максима Грека со священноначалием Русской церкви. Ведь все эти неверные слова, предложения и определения за много лет вошли в обиход, менять который многие иерархи не хотели и всячески этому противились.

В XVII веке подобные разногласия привели к церковному расколу. В XVI веке Максима Грека обвинили в ереси. С этого момента и начались его бедствия. Правда, пока на Московской кафедре оставался митрополит Варлаам, а великий князь покровительствовал афонскому монаху, его недоброжелателям приходилось сдерживаться. Но, когда Варлаама сменил инок Волоколамского монастыря Данииил, последователь иосифлян, нападки на Максима Грека, сторонника их идейных оппонентов — нестяжателей, усилились [1] .

А тот еще по южной горячности, не ограничиваясь исправлением переводов, начал критиковать дефекты московской жизни, во многом противоречившей христианским идеалам. Прошедший школу европейского гуманизма, поклонник Нила Сорского и старцев-нестяжателей, Максим нажил множество влиятельных врагов. Он с пафосом Савонаролы резко осуждал монастырское землевладение, ростовщичество и сребролюбие. А уж когда осмелился публично осудить развод великого князя с законной супругой Соломонией Сабуровой, которую отправили в монастырь, и его женитьбу на полячке Елене Глинской, над головой смутьяна грянул гром — его обвинили в заговоре, государственной измене и ереси.

«Не тужи, что страдаешь без правды»

После девятилетних царских милостей и почестей Максима схватили и бросили в кандалах в темницу Симонова монастыря, да так тайно, что в Москве даже не знали, жив ли он и где заключен — так начался его путь на Голгофу. На суде ему вменили в вину неправильный перевод греческих книг, якобы искажавший их подлинный смысл, и cнoшeния с опальными боярами и турецким послом.

Путь от всеобщего признания и славы просветителя к полному забвению и изоляции оказался таким неожиданным и стремительным, что для живого и общительного грека он стал подобен внезапной cмepти. В 1525 году условия заключения 55-летнего монаха в Иосифо-Волоцком монастыре, куда его, отлучив от причастия, отправили на покаяние, были суровыми: «В молчании сидети… и во отлучении и необщении быти ему совершене». От дыма и смрада, от уз и побоев впадал по временам он как бы в омертвение. Позже, на свободе, Максим Грек скажет: «Меня морили дымом, морозом и голодом за грехи мои премногие».

Но на этом его злоключения не закончились. В 1531 году его снова призвали к суду и добавили обвинение в волшебстве, чернокнижии, а также в непочитании русских монахов-чудотворцев, чьи обители владели землями. К счастью на этот раз его сослали в Тверской Отроч монастырь, где надзирать за ним должен был епископ Акакий, который очень уважал ученого грека. Жизнь узника там была вполне сносной: настоятель сажал его за свой стол обедать, давал возможность читать и писать. Вот только причащаться ему разрешили лишь спустя 10 лет.

Не раз Максим Грек пытался воззвать к справедливости и обращался к Собору и митрополитам Московским с «Исповеданием веры», но только митрополит Макарий ответил ему: «Узы твои целуем, яко единого от святых, а помочь мы тебе ничем не можем».

И только после многочисленных просьб Константинопольского, Иерусалимского и Александрийского патриархов и митрополита Макария 81-летнего Максима Грека после 26 лет заточения отпустили на покой в Троице-Сергиев монастырь, где он и скончался в 1556 году. Похоронили его у северо-западной стены Свято-Духовской церкви.

Преподобный Максим оставил около 365 текстов — богословских, апологетических, духовно-нравственных, тpaктаты по грамматике и структуре языка, послания частным лицам. В них он громил латинян и протестантов; осуждал увлечение астрологией, обличал возраставшее на Руси обрядоверие без подлинной жизни во Христе и даже нападал на бояр-временщиков при малолетнем Иоанне IV, для которого оставил «Главы поучительны к начальствующим правоверно».

Читайте также  Оценка положения в ссср западными державами

А еще после него остался канон Святому Духу, написанный углем на стене тесной сырой тюремной кельи Иосифо-Волоцкого монастыря. Сегодня он звучит во многих наших храмах.

А каждый свой день в темнице преподобный начинал словами сочиненной в утешение самому себе проповеди: «Не тужи, не скорби и не тоскуй, любезная душа, о том, что страдаешь без правды…»

С XVI века труды Максима Грека стали расходиться в многочисленных списках. И хотя канонизирован он был только в год 1000-летия Крещения Руси, его издревле почитали как одного из Радонежских святых. Еще в середине XVII века «Сказание о Максиме Греке» как житие святого было включено в Минею, и появились иконы с его изображением. А в 1591 году были открыты его мощи — они оказались нетленными, даже часть мантии сохранилась.

В 1996 году после археологических раскопок мощи преподобного были вновь обретены, и с тех пор находятся в Свято-Духовской церкви Лавры [2] .

Над гробницей его на медной доске вырезано:

«И что божественно он в книгах написал,

То жизнию своею и делом показал».

[1] Нестяжа́тели — монашеское движение в Русской православной церкви конца XV — первой половины XVI веков, появление которого связано со спором о монастырском землевладении, против которого они выступали. Последователи Нила Сорского. В этом вопросе им противостояли иосифляне, последователи Иосифа Волоцкого. Однако спор между ними не исчерпывается вопросом о монастырских вотчинах и вообще имущественными вопросами: различия во взглядах касались отношения к раскаявшимся еретикам, отношении к поместному (национальному) и общецерковному преданию, ряду других вопросов.

[2] Cейчас мощи преподобного Максима находятся в Трапезном храме Лавры, куда они были перенесены из-за реставрационных работ в Свято-Духовской церкви.

Иосиф Волоцкий. Иосифляне и нестяжатели. Нил Сорский. Вассиан Косой. Максим Грек

После того как великий князь пошел на разгром ереси, изменилась а тpaктовка соотношения церковной и светской власти у защитников привилегий церковных феодалов. Не отказываясь совсем от идеи превосходства церковной власти над светской, они поддерживали самодержавие, как средство политического объединения страны, понимая и то, что только твердая государственная власть в состоянии обеспечить им привилегированное положение. По учению Иосифа Санина (1439—1515), игумена Волоцкого или Волоколамского монастыря — известного политического и церковного деятеля,— церковь должна была служить опорой царской власти.

Учение Иосифа Волоцкого служило целям укрепления государственной власти и единодержавия, но вместе с тем и укрепляло позиции церковных феодалов. Не ограничиваясь восхвалением «богодарованного царя», Иосиф указывал и на обязанности царя: строго блюсти православную веру, нещадно преследовать еретиков, защищать церковное имущество и вообще отказаться от посягательства на церковную собственность. Кроме этих основных обязанностей, перед царем выдвигался и ряд других требований: он не должен быть сребролюбивым и лукавым, яростным и гневливым; такой царь — уже не божий слуга, а дьявол, не царь, а мучитель.

Последователи Иосифа Волоцкого, и среди них в первую очередь игумен Даниил — будущий московский митрополит, старательно проводили идеи своего учителя. Они особенно подробно развили другую сторону учения волоцкого игумена — вопрос о судьбе церковных имуществ, монастырского землевладения. Этот вопрос затрагивал кровные, жизненные интересы феодальной церкви, но одновременно он имел серьезнейшее значение и для всего формирующегося Русского централизованного государства, нужды которого требовали концентрации земель в руках великокняжеской власти .

Удельные князья и боярство попытались в своей борьбе с усиливающейся княжеской властью использовать учение еретиков в той его части, которая относилась к критике положения церковных феодалов. Разоблачая жадность и корыстолюбие монахов, бояре стремились обратить внимание царя на церковные земли. «Иосифлянству» было противопоставлено «нестяжательство».

Теория «нестяжательства» зародилась в конце XV в. в среде «заволжских старцев» (т. е. монахов, обитавших в заволжских монастырях), во главе которых стоял Нил Сорский (1433—1508), знаток житийной и аскетической литературы. Нил основал монастырь на р. Сорке, где, ведя идейную борьбу с церковными феодалами, проповедовал созерцательную жизнь и нравственное усовершенствование.

В то время как осифляне держались каждой буквы церковной литературы, Нил учил, что «писания бо многа, но не вся божественная суть». Вместо строгого соблюдения обрядов он предлагал внутреннее, духовное созерцание.

Обличение человеческих страстей является одной из основных тем его посланий и поучений. Главная пагубная страсть человека — это желание присвоить труд чужих рук. Этой страсти подчинены все остальные — сребролюбие, чревообъядение, блyд, тщеславие, гордость и т. д.

Нил Сорский был особенно требователен в отношении монахов, которые должны были показывать пример и образец высоконравственной жизни. Однако существовавшая в то время пpaктика церковного и монастырского быта затрудняла осуществление требований аскетизма. Отсюда — резкая критика церкви и монастырей. По учению Нила Сорского, иноки должны были жить трудом своих рук, а не эксплуатацией крестьянского труда, и во избежание coблaзна отказаться от монастырского землевладения, не заниматься «мирской суетой и стяжательством». Отсюда и название их теории— «нестяжательство».

Нил Сорский и его ученики не могли уйти от активной общественно-политической борьбы. Идеи нестяжателей и их критика церковных порядков были использованы реакционным боярством, с которым заволжские старцы были тесно связаны.

Начав с нравственных поучений и борьбы с человеческими страстями, уже на соборе 1503 г. нестяжатели начали «глаголати: чтобы у монастырей сел не было, а жили бы черньцы по пустыням, а кормили бы ся рукоделием». Этому тезису Иосиф Волоцкий противопоставил свой: «церкви богатство — божье богатство». Кто покушается на церковное имущество, тот поднимает руку на бога. Так спор двух общественных течений начала XVI в. из области церковных вопросов, этических и мopaльных проблем перешел в область политической борьбы.

За религиозной оболочкой учения Нила Сорского скрывалась внутриклассовая борьба, направленная, в частности, против усиливающейся княжеской власти. Такое значение получили обличения Нила Сорского н особенно его ученика Вассиана Косого, по происхождению боярина из рода Патрикеевых.

Постриженный против своей воли в монахи, князь Василий Патрикеев и под черной рясой инока сохранил сердце заносчивого боярина. Он возненавидел сребролюбивых и алчных монахов. Осуждение Вассианом ростовщичества, жадности и корыстолюбия монахов проникнуто желанием уничтожить своих давних врагов. Вместо того чтобы выполнять заветы Христа о любви к ближнему, мы,— говорил Вассиан,—«обидим и грабим, продаваем христиан, братнй наших, и бичем их истязуем без милости, аки звери дивии на телеса их наскакающе». Это кажущееся «народолюбие» объясняется, конечно, не столько желанием облегчить участь крестьян, сколько стремлением унизить своих врагов из лагеря .побостяжательных монахов .

После церковного собора 1531 г., инспирированного митрополитом-осифлянином Даниилом, Вассиан был заточен в Волоколамскнп монастырь, где вскоре п умер. Как и его учитель Нил, Вассиан Косой сочувственно относился к еретикам н критически воспринимал перковную литературу: «здешние книги,— говорил он,— все лживые, а правила здешние — кривила, а не правила». В последнем он близко сошелся с одним из видных общественных деятелей первой половины XVI в., талантливым и образованным нисателем-публнцистом Максимом Греком.

Максим Грек был приглашен в Москву в 1518 г. для перевода с греческого н исправления богослужебных книг.

Вскоре после своего прибытия на Русь он сблизился с представителями оппозиционного боярства, в частности с Вассианом Косым и сыном боярским II. II. Берсень-Беклемишевым. Под влиянием Вассиана он в своих политических сочинениях стал бороться с монастырским землевладением, ростовщичеством, спекуляцией монахов. Вольнодумие нестнжателей было ближе Максиму Греку, чем косное следование букие церковных книг оспфлян. Доводы, приводимые Максимом Греком в этой полемике, отличались стройностью и язвительным остроумием. В 1525 г. оенфлянам и прежде всего митрополиту Даниилу удалось добиться заключения его под стражу и ссылки в монастырь. После вторичного суда в 1531 г. имеете с Вассианом Косым он был снова сослан на 20 лот в монастырь и был освобожден уже » царствование Ивана Грозного.

Причины, по которым Максим Грек сошелся с боярской оппозицией, неясны. Но при оценке его следует исходить из ленинской хаpaктеристики философов, о которых надо судить «. но тому, как они на деле решают основные теоретические вопросы, с кем они идут рука об руку, чему они учат и чему они научили своих учеников и последователей»Максим Грек шел рука об руку с нестяжателями и был близок к тем, кто использовал их идеи в интересах боярства.

Читайте также  Монголо-татарское вторжение на русь

Критика монастырского быта в обширных посланиях Максима Грека сопровождалась образными и яркими иллюстрациями падения монастырских нравов и растления монахов, обуреваемых различными пороками. Одновременно он рисует тяжелое положение монастырских крестьян, истязаемых «лихвами губительными», терпящих ужасные лишения.

И сатирическое обличение монахов и защита крестьян нужны были Греку как полемическое средство в борьбе с его идейными противниками. Защита угнетенного крестьянства, конечно, не была самоцелью. Обличения Максима Грека, носившие хаpaктер отвлеченной религиозной борьбы, отвечали в известной мере интересам боярства.

В тоже время резкая критика социальной действительности и государственной политики, развитая нестяжателями и Максимом Греком, имела н объективно прогрессивное значение. Она будила общественный протест, обличала порядки феодального строя, наносила ущерб феодальному землевладению. На примере общественно-идейной деятельности нестяжателен и Максима Грека можно проследить, как объективная роль идеологической борьбы оказывается значительно шире тех непосредственных задач, которые ставили перед собой носители этой идеологии.

Иосифляне и нестяжатели. максим грек

• Вера
• РЭО
• Власть
• Общество
• Культура
• Св.холм
• Видео
• Планета Русь
• Журналы
• Журнал «Переправа»
• Паpaклит
• История_Отечества
• Агро

• Вверх
• Переправа (Шестое чувство)
• Переправа-ТВ
• Планета_Русь
• Агро
• Паpaклит
• СМИ
• Авторы
• МЭК
• Лествица

Нестяжатели: Св. Максим Грек

Максим Грек (ок. 1470 — 1556 г.г.) Рисунок из рукописного собрания его сочинений. Конец XVI в.

Св. Максим Грек (+1555) канонизирован Церковью в 1988 г. В отличие от Вассиана Патрикеева, в его лице мы видим христианина, гармонично сочетавшего большую ученость, молитвенный настрой и гражданскую позицию. Личность эта безусловно оригинальная. Грек по национальности, бывший доминиканец, почитатель Савонаролы, затем инок Святой Горы, он приезжает в 1518г. в Москву как переводчик Писания. Максим переводит толкования Златоуста на Евангелия от Иоанна и возглавляет «комaнду», которая переводит Златоустовы толкования на Матфея и, составленные в основном по Златоусту, толкование на Деяния. Таким образом, российское общество оказалось ознакомленным с подлинным святоотеческим учением по имущественному вопросу. Однако, рассматривая монастырский быт на Руси, он вдруг обнаруживает, что западные картезианские монахи живут более строгой жизнью: «несть у них ничтоже свое, но вся обща, нестяжание же любят». Также и афонские монастыри «без имениих, рекше без сел живут, одными своими рукоделии и непрестанными труды» («Повесть страшна и достопамятна, и о совершенном иноческом житии»). Наоборот, русские монастыри не только имеют села, но и дают деньги в рост окрестным крестьянам. Последнее особенно возмущает Максима, ибо деньги отдавались на немилосердных условиях – «за пять шестой», а если долг не отдавался, то монастырь забирал землю должника.

Прибытие прп. Максима Грека в Россию. Миниатюра из Лицевого свода

Под впечатлением российских реалий и под влиянием контактов с Вассианом, Максим становится крупным публицистом-«нестяжателем». В этом смысле интересно его «Стязание об иноческом жительстве», где приводится спор Любостяжательного (Филоктимона) с Нестяжательным (Актимоном). Следуя Златоусту, он писал, что:

«имению сопряжена есть неправда и всякое лихоимание, желание же непрестаемо и несытно любление злата и сребра и большего всегда приложена стяжаний».

Наряду с такого рода сентенциями и обличениями «тягчайших ростов», в «Повести страшна» имеется даже такой любопытный фрагмент:

Филоктимон: «Ничтоже бо един от нас свое что стяжает, но вся бо обща всем».

Актимон: «…ничемже различающе сего, еже аще мнози неции со единою блyдницею беззаконно сочетаеми, таже о сем поношаеми, отвещевает кождо о себе глаголя: ни едино ми отсюду согрешение, ибо она есть общее достояние всех».

Здесь Максим едко высмеивает порядки, заведенные в иосифлянских монастырях, в которых стяжание и благополучное жительство превратились в самоцель.

Неудивительно, что «иосифлянин» митрополит Даниил страстно возненавидел Максима и скоро устроил над ним суд, где помимо обвинений в ереси (основанных на несовершенном знании Максимом русского языка) ему были вменена еще измена в пользу Турции. Максим был отлучен от причастия и отправлен в Волоколамский монастырь без права писать. В 1531 г. Максима еще раз судили — вместе с Вассианом, обвинив их обоих в антицерковной нестяжательской позиции. Позже режим его содержания был ослаблен, но обвинения против него так и не были сняты.

Иосифляне и нестяжатели

СТАГНАЦИЯ

Преемнику нашего героя, Василию, впору было родиться задолго до своего отца. Он был прилежным «собирателем», скучным и бaнaльным Рюриковичем, покорным сыном церкви. ВПРОЧЕМ, БЫЛ ОН НЕ ЧУЖД САМОДЕРЖАВНЫХ ВОЖДЕЛЕНИЙ И В ЭТОМ СМЫСЛЕ НАПОМИНАЛ СКОРЕЕ АНДРЕЯ БОГОЛЮБСКОГО, НЕЖЕЛИ ОТЦА. ТОЛЬКО В ОТЛИЧИЕ ОТ ЧЕСТОЛЮБИВОГО ВЛАДИМИРСКОГО КНЯЗЯ XII ВЕКА, РАСПЛАТИВШЕГОСЯ ЗА СВОИ ТИРАНИЧЕСКИЕ ЗАМЫСЛЫ СМЕРТЬЮ ОТ РУК СОБСТВЕННЫХ БОЯР, ПОЛИТИЧЕСКОГО ВООБРАЖЕНИЯ ЛИШЕН БЫЛ ВАСИЛИЙ НАЧИСТО. И ПОТОМУ ОКАЗАЛСЯ НЕСПОСОБЕН НИ НА ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ, КОТОРЫЙ УДАЛСЯ ПОЛВЕКА СПУСТЯ ЕГО СЫНУ, НИ ТЕМ БОЛЕЕ НА ПРОДОЛЖЕНИЕ РЕФОРМАЦИОННОЙ ПОЛИТИКИ ОТЦА.

Замыслы и свершения ИВАНА III ничем не отличались для него от свершений длинного и однообразного ряда его московских предков. Самое большее, на что его хватало, это копировать отца в деталях. С Псковом, например, сделал он то же самое, что отец с Новгородом. Отселив, однако, из Пскова семьи потенциальных смутьянов, он – в противоположность НОВГОРОДСКОЙ ЭКСПЕДИЦИИ ИВАНА III – и пальцем не тронул монастырские села. Отняв в 1514-м у литовцев Смоленск, первым делом обязался ОН охранять неприкосновенность владений местной ИЕРАРХИИ.

Отец в качестве пугала ДЛЯ ИОСИФЛЯН держал при себе еретиков, Василий некоторое время, по инерции, держал нестяжателей, приблизив к себе Вассиана и покровительствуя Максиму Греку. Но он не наступал на церковь, он защищался от нее. С.М.Каштанов пишет, что в 1511-м, когда митрополитом стал сочувствовавший нестяжателям Варлаам, «правительству Василия удалось каким-то образом приостановить рост монастырского землевладения». Оно произвело частичный пересмотр иммунитетных грамот и некоторые из них отменило. Но все это было лишь бледным подобием стратегии отца.

А ситуация, между тем, стремительно менялась – и на европейской сцене, и в жизни страны.

То, что существовало прежде где-то на втором плане, вышло на авансцену. Могущественная Турция, чье наступление на Европу временно застопорилось, обратила взоры на север. Направляемый ею Крым сумел посадить на казанский престол Саиб-Гирея, брата тогдашнего перекопского царя. Москву это давно назревавшее объединение двух ее заклятых врагов застало врасплох. Очнулась она лишь когда оба брата явились вдруг в 1521 году прямо под ее стены, заставив Василия искать спасения в бегстве. И хотя объединенное крымско-казанское воинство взять Москву не сумело, перепугались в ней страшно. Даже выдали татарам – словно Угры не было и в помине – унизительное обязательство платить им «выход», т.е. попросту дань. Да и пленных увели с собою татары, по тогдашним слухам, много тысяч.

Становилось ясно, что за южными рубежами Москвы заклубились грозные силы и ее государственное существование опять поставлено на карту. Нельзя было больше жить капиталом, оставленным Иваном III. Он обеспечил русской земле покой от татар на много десятилетий. Но не навсегда же.

Подлежала его стратегия ревизии и по другой причине: расколоть Литву, опираясь на ее православно-католические антагонизмы, стало теперь немыслимо. Бушевавшая в Европе Реформация все изменила. Теперь православные магнаты Литвы думали о союзе не столько с Москвой, сколько с католическими панами, для борьбы с общим врагом – протестантизмом, стремительно, как поветрие, охватывавшим городские круги и образованную молодежь в Литве и в Польше. Дело шло к унии между этими двумя странами. Уже не личной, как раньше, а государственной, к образованию Речи Посполитой.

Короче говоря, момент для возобновления штурма Литвы был так же безвозвратно упущен Василием, как и момент для второго секуляризационного штурма внутри страны. Колоссальные усилия, затраченные Иваном III на разработку антилитовской стратегии, пошли прахом.

Сколько-нибудь дальновидному политику было ясно, что спустя поколение Москва и впрямь может оказаться зажатой в клещи между Речью Посполитой и объединенными татарскими ханствами, за спиной которых маячила Турция. Час выбора пробил. Немедленно надо было решать: с кем и против кого Москва. Кто ее союзники и кто враги?

Европейские дипломаты настойчиво склоняли ее к антитурецкому альянсу. И теперь, когда недобитые татарские гнезда трaнcформировались в гигантский гангстерский союз, способный в одночасье посадить в седло сотни тысяч всадников, такой АЛЬЯНС превращался из платонического пожелания в политический императив. В любом случае, однако, острие московской стратегии следовало повернуть с Запада на Юг. Ситуация требовала повторения Угры.

Читайте также  Таблица восстаний смутного времени

Зародилась эта мысль, конечно же, в среде нестяжателей. Даже самый миролюбивый из них, Максим Грек, постоянно поучавший царя : «почитай не того, который вопреки правды поощряет тебя к браням и войнам, а того, кто советует тебе любить мир и тишину с соседними народами» — и тот советовал наступать. И именно на Юг. «Против обоих мучителей [т.е. Крыма и Литвы-Польши] стоять неудобно, пагубно, чтоб не сказать невозможно, тем более что и третий волк ополчается на нас. Это змея, гнездящаяся в Казани». Москва, считал Максим Грек, должна немедленно атаковать Казань и сразу же повернуть армию на Крым.

Для новой Угры, однако, требовался новый Иван III. А его на горизонте не было. Даже татарский штурм 1521 г. ничему Москву не научил. Её внешняя политика оставалась вялой и неповоротливой. Острие её стратегии по-прежнему было повернуто на Запад.

Стагнация парализовала и внутреннюю политику. Церковь продолжала расширять свои владения. О союзе государства с либеральной интеллигенцией, так счастливо складывавшемся в начале столетия, и речи уже не было. Предоставленные самим себе нестяжатели изнемогали в борьбе с иосифлянами, которые, наконец, нашли свою золотую жилу и усердно ее разpaбатывали. Псковский монах- иосифлянин Филофей первым заговорил о Москве как о «Третьем Риме». Он предназначил царю мессианскую роль защитника христианства на земле до второго пришествия Христа: «Един бо ты во всей поднебесной христианам царь».

Иосиф, потерпевший поражение в открытой идейной схватке с нестяжателями, тоже совершил очередной политический маневр. Он больше не предавался медитациям о царях и тиранах. Напротив, подарил он государю еще более coблaзнительную идею, объявив Василия «главою всего», наместником Бога на земле. А поскольку «церковное стяжание суть Божье стяжание», наместник Бога должен, естественно, столь благочестивому делу содействовать (а не покушаться на него, как некоторые).Короче говоря, в обмен на мир с церковью иосифлянство обещало поднять русского царя на недосягаемую высоту, обожествить его власть, признать верховным вождем христианского человечества и уж во всяком случае самодержцем. Так создавалась теория самодержавия. За эту услугу Василий, разумеется, должен был заплатить не только новыми землями, но и головами нестяжателей. Пожертвовать, то есть, интеллигенцией и самим духом московских Афин – драгоценнейшей частью наследия, оставленного России его отцом.

ОН ПОЖЕРТВОВАЛ. ДОСТАТОЧНО ПРОСМОТРЕТЬ ЗАМЕТКИ ГЕРМАНСКОГО ПОСЛА ЗИГМУНДА ФОН ГЕРБЕРШТЕЙНА, ДВАЖДЫ ПОСЕТИВШЕГО МОСКВУ В ЦАРСТВОВАНИЕ ВАСИЛИЯ, ЧТОБЫ В ЭТОМ НЕ ОСТАЛОСЬ НИ МАЛЕЙШЕГО СОМНЕНИЯ. ТО БЫЛА СОВСЕМ ДРУГАЯ МОСКВА – БЕЗМОЛВНАЯ, МРАЧНАЯ, ХОЛОПСКАЯ. НО ИОСИФЛЯНАМ МАЛО ОКАЗАЛОСЬ И ЭТОГО. ИМ НУЖНО БЫЛО НАВСЕГДА УСТРАНИТЬ САМУ ВОЗМОЖНОСТЬ ВОЗРОЖДЕНИЯ НЕСТЯЖАТЕЛЬСТВА, И ДРУГОГО СПОСОБА ЭТОГО ДОБИТЬСЯ, КРОМЕ ТОГО, ЧТОБЫ ПРИРАВНЯТЬ ЕГО К ЕРЕСИ, НЕ СУЩЕСТВОВАЛО. ВАСИЛИЙ ЭТОГО НЕ СДЕЛАЛ, И ПОТОМУ ТИРАНИЧЕСКИЕ ЕГО ВОЖДЕЛЕНИЯ УМЕРЛИ ВМЕСТЕ С НИМ. САМОДЕРЖЦА ИЗ НЕГО НЕ ПОЛУЧИЛОСЬ.

НО ИОСИФЛЯНСТВО, ЭТО ПРАВДА, НАБРАЛО ПРИ НЕМ БОЛЬШУЮ СИЛУ.

Существенно укрепил ЕГО позиции Даниил, ученик Иосифа и его преемник на посту Волоцкого игумена, которого Василий в 1522 г. поставил митрополитом. Кроме всего прочего, Даниил был изобретателем эффективной политической тактики, с большим успехом использованной много поколений спустя другим лидером (тоже духовного воспитания).

Покуда нестяжатели писали книги, произносили вдохновенные речи и редактировали соборные тексты, Даниил методично расставлял на ключевые посты в иерархии своих людей. Уже через месяц после того, как он стал митрополитом, Даниил поставил епископом Твери брата Иосифа Волоцкого Акакия, а племянник Иосифа Вассиан Топорков поставлен был епископом в Коломну, Макарий (будущий митрополит и сподвижник Ивана Грозного) архиепископом Новгородским. Из этих людей составлялось соборное большинство и, когда дело доходило до голосования, блестящие нестяжательские вожди оказывались генералами без армии. Так же, как впоследствии другой Иосиф, аппаратный гений Даниил давил оппозицию в зародыше.

НЕСТЯЖАТЕЛИ

НЕСТЯЖАТЕЛИ — пред­ста­ви­те­ли од­но­го из на­прав­ле­ний рус­ской ре­лигиозно-об­щественной мыс­ли конца XV — первой половины XVI веков, ко­то­рые, под­чёр­ки­вая со­ци­аль­ные ас­пек­ты мо­на­ше­ско­го обе­та не­стя­жа­ния, вы­сту­па­ли с кри­ти­кой мо­на­стыр­ско­го зем­ле­вла­де­ния, а так­же ка­баль­ных форм под­не­воль­но­го тру­да кре­сть­ян на мо­на­стыр­ских зем­лях. В та­ком зна­че­нии тер­мин «нестяжатели» упот­реб­ля­ли прп. Мак­сим Грек и прп. Зи­но­вий Отен­ский (до это­го нестяжателями на­зы­ва­ли про­сто мо­на­хов, ве­ду­щих ас­ке­тический об­раз жиз­ни).

Вер­ши­ной идео­ло­гии нестяжателей ста­ли уче­ние и ас­ке­тическая пpaк­ти­ка прп. Ни­ла Сор­ско­го. По мне­нию прп. Ни­ла, главын спо­со­бом обес­пе­че­ния жиз­не­дея­тель­но­сти мо­на­сты­ря дол­жен быть собственных труд мо­на­хов. В со­чи­не­нии Ни­ла Сор­ско­го «Пре­да­ние уче­ни­ком» (1490-е годы — 1508 год) со­дер­жит­ся за­прет на ис­поль­зо­ва­ние да­ро­во­го под­не­воль­но­го тру­да; на­ём­ные мо­на­стыр­ские ра­бот­ни­ки долж­ны, по мыс­ли пре­по­доб­но­го, по­лу­чать спра­вед­ли­вую пла­ту и да­же бо­лее то­го, че­го они за­слу­жи­вают. Мо­на­хам раз­ре­ша­ет­ся при­ни­мать ми­ло­сты­ню, но не из­лиш­нюю; при­об­ре­тать про­стые и де­шё­вые ве­щи, но толь­ко са­мые не­об­хо­ди­мые. Нил Сор­ский не одоб­рял так­же при­об­ре­те­ния мо­на­сты­рём бо­гатств ра­ди бла­го­тво­ри­тель­но­сти. Таким образои, не­стя­жа­ние для не­го — об­щий прин­цип жиз­ни как мо­на­сты­ря в це­лом, так и ка­ж­до­го кон­крет­но­го мо­на­ха. Он рас­смат­ри­вал не­стя­жа­ние как не­об­хо­ди­мое ус­ло­вие для мо­лит­вы, по­сколь­ку лю­бые за­бо­ты о при­об­ре­те­нии иму­ще­ст­ва от­вле­ка­ют от неё мо­на­хов.

Взгля­ды нестяжателей раз­ли­ча­лись в сво­их ак­цен­тах и тpaк­тов­ках. Так, уче­ние Ни­ла Сор­ско­го но­си­ло иси­ха­ст­ский ха­paк­тер (см. Иси­хазм), ис­хо­ди­ло пре­имущественно из ду­хов­ных за­про­сов. В со­чи­не­ни­ях Вас­сиа­на (Пат­ри­кее­ва) уче­ние о не­стя­жа­нии при­об­ре­ло со­ци­аль­но-по­ли­тич. ок­ра­ску: Вас­си­ан об­ли­чал со­би­ра­ние мо­на­стыр­ских бо­гатств не­пра­вед­ны­ми сред­ст­ва­ми, стрем­ле­ние мо­на­хов к «мир­ским по­пе­че­ни­ям», по­это­му пред­ла­гал пе­ре­дать управ­ле­ние мо­на­стыр­ски­ми зем­ля­ми епи­ско­пам и под­чи­нён­ным им эко­но­мам. Од­на­ко сам Вас­си­ан не был ас­ке­том и не при­дер­жи­вал­ся прин­ци­па лич­но­го не­стя­жа­ния, в чём его об­ли­чал Зи­но­вий Отен­ский. Мак­сим Грек вы­сту­пал про­тив уве­ли­че­ния мо­на­стыр­ских бо­гатств, при­об­ре­тае­мых с по­мо­щью спе­ку­ля­ций, рос­тов­щи­че­ст­ва, жес­то­ких форм экс­плуа­та­ции кре­сть­ян­ско­го тру­да, од­на­ко очень ос­то­рож­но вы­ска­зы­вал­ся о се­ку­ля­ри­за­ции мо­на­стыр­ских зе­мель. В середине XVI века од­ним из вид­ней­ших идео­ло­гов нестяжателей стал игу­мен Тро­иц­ко­го монастыря (бу­ду­щая Трои­це-Сер­гие­ва лав­ра) Ар­те­мий. Он осу­ж­дал зем­ле­вла­де­ние мо­на­сты­рей, од­на­ко счи­тал, что зем­ли не сле­ду­ет от­ни­мать си­лой, мо­на­хи са­ми долж­ны от­ка­зать­ся от них.

Государственная власть не­од­но­крат­но пы­та­лась ис­поль­зо­вать идео­ло­гию нестяжателей для оп­рав­да­ния се­ку­ля­ри­за­ции мо­на­стыр­ских зе­мель. Во­прос о пра­ве мо­на­сты­рей вла­деть сё­ла­ми был по­став­лен на цер­ков­ном со­бо­ре 1503 года по ини­циа­ти­ве великого князя Ива­на III Ва­силь­е­ви­ча. По не­ко­то­рым ис­точ­ни­кам, на со­бо­ре раз­го­ре­лась по­ле­ми­ка ме­ж­ду прп. Ни­лом Сор­ским, ут­вер­ждав­шим, что «мо­на­хам не дос­той­но иметь сё­ла», и прп. Ио­си­фом Во­лоц­ким, счи­тав­шим вла­де­ние вот­чи­на­ми не­об­хо­ди­мым ус­ло­ви­ем ста­биль­но­го су­ще­ст­во­ва­ния мо­на­сты­рей и Церк­ви (см. так­же Иосиф­ля­не). В 1515-1517 годы Вас­си­ан (Пат­ри­ке­ев) по бла­го­сло­ве­нию ми­тро­по­ли­та Мо­с­ков­ско­го Вар­лаа­ма со­ста­вил но­вую ре­дак­цию Корм­чей кни­ги (из­вест­но 3 ав­тор­ских ре­дак­ции), при­зван­ную ис­сле­до­вать во­прос о ка­но­нич­но­сти мо­на­стыр­ско­го зем­ле­вла­де­ния. Этой же те­ме бы­ла под­чи­не­на со­вме­ст­ная ра­бо­та Вас­сиа­на и Мак­си­ма Гре­ка по ис­прав­ле­нию и пе­ре­во­ду с греческого языка бо­го­слу­жеб­ных и ка­но­нических книг. Осу­ж­де­ние на цер­ков­ном со­бо­ре 1531 года Вас­сиа­на и Мак­си­ма Гре­ка, уже на­хо­див­ше­го­ся в за­то­че­нии по при­го­во­ру со­бо­ра 1525 года, су­ще­ст­вен­но ос­ла­би­ло по­зи­ции нестяжателей и фак­ти­че­ски пре­кра­ти­ло их фи­ло­ло­гические и бо­го­слов­ские ис­сле­до­ва­ния.

Дви­же­ние нестяжателей пе­ре­ста­ло су­ще­ст­во­вать по­сле то­го, как в 1550-е годы на цер­ков­ных со­бо­рах бы­ли осу­ж­де­ны и со­сла­ны игу­мен Ар­те­мий и его еди­но­мышлен­ни­ки мо­нах Ио­а­саф (Бе­ло­ба­ев), прп. Фео­до­рит Коль­ский и др., а так­же по­сле при­ня­тия по­ста­нов­ле­ний Сто­гла­во­го со­бо­ра (1551 год), со­бо­ров 1573 года, 1580-1584 годов, ог­ра­ни­чив­ших рост мо­на­стыр­ско­го зем­ле­вла­де­ния.

Исторические источники:

Пре­по­доб­ные Нил Сор­ский и Ин­но­кен­тий Ко­мель­ский. Со­чи­не­ния. СПб., 2005.

Дополнительная литература:

Пав­лов А.С. Ис­то­ри­че­ский очерк се­ку­ля­ри­за­ции цер­ков­ных зе­мель в Рос­сии. Од., 1871. Ч. 1: По­пыт­ки к об­ра­ще­нию в го­су­дар­ст­вен­ную соб­ст­вен­ность по­зе­мель­ных вла­де­ний рус­ской церк­ви в XVI в. (1503–1580);

Лу­рье Я.С. Идео­ло­ги­че­ская борь­ба в рус­ской пуб­ли­ци­сти­ке кон­ца XV – на­ча­ла XVI в. М.; Л., 1960;

Ка­за­ко­ва Н.А. Ко­гда на­ча­лась по­ле­ми­ка не­стя­жа­те­лей с ио­сиф­ля­на­ми // Из ис­то­рии фео­даль­ной Рос­сии. Л., 1978;

Си­ни­цы­на Н.В. Не­стя­жа­тель­ст­во и Рус­ская пра­во­слав­ная цер­ковь XIV–XVI вв. // Ре­ли­гии ми­ра: Ис­то­рия и со­вре­мен­ность. Еже­год­ник. 1983. М., 1983;